Трагедия 4 октября предопределила судьбу России (глава из книги)

Преддверие трагедии

К 1993 году противники представительной власти в Москве одержали важную победу. Прежние 32 района были упразднены, и вместо них было создано 10 административных и около 120 муниципальных округов. Административные округа возглавили префекты, а муниципальные округа – супрефекты. Правда, районные советы народных депутатов сохранили своё существование. Однако их влияние на жизнь города резко снизилось, так как исполкомы, подчиненные райсоветам, исчезли, трансформировавшись в аппараты префектур и управ. При этом многие депутаты, близкие к команде Ю.М.Лужкова (В.Шахновский, В.Силкин, В.Систер и другие), успешно совмещали депутатский мандат с ключевыми должностями в органах исполнительной власти. 

К началу осени 1993 года обстановка в стране снова обострилась. Никогда жизнь депутатов не была так популярна в российских СМИ.  Экраны телевизоров и страницы газет переполняли кадры с депутатами -  спящими, ковыряющими в носу, грызущими ручки, пейзажи пустых кресел во время сессий, репортажи о реальных или мнимых скандалах с участием депутатов. Опубликовать позитивную информацию о работе советов депутатов стало практически невозможно. Например, из 11 интервью, которые я давал разным СМИ летом 1993 года, до читателей, зрителей и слушателей не дошло ни одно.

На фоне обнищания населения в руках недобросовестных чиновников и их окружения концентрировались колоссальные ресурсы. Существовавшие тогда депутатские полномочия и депутатский контроль создавали для этих чиновников реальную угрозу не только потери награбленного, но и потери свободы. Так, на Съезде народных депутатов в сентябре 1993 года несколько депутатских фракций потребовали проведения депутатских расследований о незаконной приватизации, хищении денежных средств и злоупотреблении полномочиями со стороны должностных лиц.

Защита Конституции путём её кастрации

21 сентября 1993 года появляется Указ Ельцина «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации».  В указе, перекладывая всё с больной головы на здоровую, Президент Ельцин пишет, что Съезд и Верховный Совет РФ пытаются узурпировать власть, обвиняет Верховный Совет в том, что тот принимает решения, «противоречащие федеральной природе государства» (а мы гадаем, что же это за недобрая сила разрушила СССР и решила разрушить Россию!). В указе осуждаются случаи голосования за отсутствующих депутатов (по этой причине Государственную Думу впоследствии можно было не раз расстрелять из танков!). 

Для защиты основ конституционного строя, которому угрожает Верховный Совет России, Президент избирает радикальный способ: «Прервать осуществление законодательной, распорядительной и контрольной функций Съездом народных депутатов Российской Федерации и Верховным Советом Российской Федерации. До начала работы нового двухпалатного парламента Российской Федерации — Федерального Собрания Российской Федерации и принятия им на себя соответствующих полномочий руководствоваться указами Президента и постановлениями Правительства Российской Федерации». Ставя себя выше Конституции страны, Президент пишет: «Конституция Российской Федерации, законодательство Российской Федерации и субъектов Российской Федерации продолжают действовать в части, не противоречащей настоящему Указу».

 Сопротивление

21 сентября депутаты Моссовета собираются в зале заседаний.  Сторонники Ельцина пытаются сорвать кворум, но им это не удается: большинство между личной выгодой и депутатским долгом выбирают свой долг. Сессия Моссовета осуждает указ Президента и требует от мэрии не допустить реализации антиконституционного указа на территории г. Москвы.

К Дому Советов (Белому Дому) начинают стягиваться люди. К вечеру 21 сентября, по моим оценкам, собирается не менее 7 тысяч человек.   Примерно треть из них остается на ночь. Кем были эти люди? Я бы выделил следующие основные группы участников сопротивления: активисты демократического движения, разочаровавшиеся в Ельцине и связывающие дальнейшие демократические преобразования с Верховным Советом РФ; коммунисты и другие люди левых взглядов; националисты; романтически настроенная молодежь без определенных политических взглядов, но с острым чувством политической справедливости. В отличие от участников защиты Белого Дома в августе 1991 года, среди них почти не было пьяных и авантюристов.

Определенный дискомфорт доставляли националисты. Припоминаю такой случай. Почти ежедневно на площади перед Белым Домом со стороны станции метро Баррикадная проходили митинги. Ораторы выступали с балкона Дома Советов, а его защитники стояли снизу и бурно реагировали на выступления. Несколько раз на этих митингах выступал и я. В каждом выступлении я читал четверостишия поэта Игоря Губермана. Услышав фамилию автора, националисты выражали своё недовольство. Но вскоре они привыкли к фамилии Губермана и аплодировали его «гарикам» наряду с другими слушателями.

В конце сентября я впервые увидел среди защитников молодых крепких ребят в камуфляжной форме. Это были члены националистической организации «Русское национальное единство». Они держались обособленно, ни с кем не конфликтовали, но и к себе особенно никого не подпускали. 

Настоящей бедой были националистически настроенные старушки, очевидно, осколки Общества «Память» Константина Смирнова-Осташвили. Их было немного, но они были ужасно шумными.  Однажды группа этих старушек набросилась на каких-то ребят восточной внешности, которые тоже пришли защищать Белый Дом. Когда я попытался их утихомирить, досталось и мне. Однако вскоре я увидел, как эти старушки вместе с восточными ребятами мирно сидят у костра и потчуют их своими пирожками.

Примерно к 25 сентября численность защитников Дома Советов достигла 30-40 тысяч человек. В дальнейшем, по моим оценкам, она не росла. Это стало одной из предпосылок того, что окружение Ельцина решилось на то, чтобы залить столицу кровью.

Помню, как около станции метро Отрадное в своём избирательном округе я агитировал людей отправиться защищать Белый Дом. Некоторых моя агитация не убеждала -  они ещё помнили, как в 1989 году я проводил там же многолюдные митинги в поддержку Ельцина. Большинство говорили, что Ельцин их вполне устраивает, а всякие там Съезды и Верховные Советы им не нужны. Три раза мне даже пытались набить физиономию, но граждане меня защищали. Не прошло и десяти лет, как этим троим драчунам пришлось обращаться ко мне за помощью. Они ругали на чём свет стоит новую власть и жалели о разгоне Советов. Меня они тоже ругали, но лишь за то, что я не заставил их силой идти на защиту Верховного Совета и Конституции. Сейчас эти люди – мои верные сторонники.  

Несколько раз полиции и внутренним войскам давалась команда оцепить Дом Советов и обеспечить полную блокаду находящихся там людей.  Однако всякий раз такая блокада длилась не более нескольких часов: после общения с защитниками Белого Дома солдаты и милиционеры пытались, чем могли, помочь его защитникам.

Когда блокада ужесточалась, депутатов Моссовета все-таки пропускали. И мне приходилось, используя свой депутатский мандат, проводить туда и обратно людей, наряды скорой помощи, а пару раз и транспортировать коробки с печеньем и сушками.

Ходили зловещие слухи о том, что планируется разморозить почву, на которой стоит Дом Советов (а стоит он на плывунах), что приведет к разрушению здания. 

Наиболее радикальные защитники Белого Дома требовали выдать им оружие. Однако А.В. Руцкой на это не пошел. Если не ошибаюсь, в отделении милиции по охране Белого Дома (а здание охраняло специальное отделение милиции) имелось штук 100 резервных автоматов. Однако выданы они не были.

Милиционерам из отделения по охране БД министр Ерин приказал покинуть здание и отправляться по домам. Большинство из них этот преступный приказ не выполнило, оставшись на своем посту.

Не обошлось и без курьезов. Числа 1 октября группе прикомандированных десантников из Пскова приказали блокировать здание Белого Дома.  Уровень хаоса зашкаливал, никто прибывшее подкрепление не встретил. Десантники прибыли на станцию метро «Улица 1905 года», увидели Белый Дом и тотчас его блокировали. Только через несколько часов они узнали, что тот дом, что они блокировали, хотя и белый, но все-таки является не гнездом мятежа, а зданием верной Ельцину газеты «Московский комсомолец».

Примерно 30 сентября появились первые жертвы: некие загадочные снайперы, засевшие на верхних этажах, стреляли по людям, часто не имевшим никакого отношения к защите Дома Советов.  Полиции этих снайперов ни разу задержать не удалось. Во время событий в Останкино 3 октября 1993 года на совести этих снайперов оказалось, как мне кажется, не менее трети погибших. Хотя давность привлечения к уголовной ответственности по ст. 105 УК РФ составляет 15 лет, для этих снайперов – может, кроме тех, кто явился или явится с повинной, - не может быть никакого срока давности.

  Чудовищная развязка 4 октября 1993 года

О событиях 3 октября 1993 года мною уже написано. Наверное, когда я найду свои записи, сделанные в этот день, и свои стихи, написанные до и после бойни в Останкино, мне будет чем дополнить заметки.

После расстрела людей у Останкино я решил проинформировать об этом Лужкова и направился в здание Моссовета. Повсюду – баррикады (почему- то из входных дверей и скамеек), костры, кучки людей вокруг костров, всерьёз обсуждается информация о самолетах Руцкого, которые вскоре прилетят бомбить Моссовет, и танках Макашова, которые якобы уже выехали из Белого Дома. Чтобы танки не застали обороняющихся врасплох, многие из граждан у костра были вооружены палками. Некоторые меня узнают, многие знают о том, что я - из Белого Дома, то есть, из числа противников. Тем не менее – отношение терпимое, иногда даже приветливое.

Встречаю Наташу Кирпичеву, одного из лидеров Демроссии. Она не верит моему рассказу о расстреле в Останкино. Но, зная меня, поняла, что я не вру, и решает вместе со мною пойти к Лужкову.

Возле входа в здание Моссовета на улице Станкевича концентрация «защитников» возрастает. Впервые вижу пьяных людей. Внезапно ко мне подскакивает парень по имени Алексей - помощник депутата. «Это Бабушкин! – радостно кричит он голосом героя 1937 года. – Смотрите, у него отец – профессор философии, народный заседатель Верховного Суда. А сын его позорит и является красно-коричневым». Четверо или шестеро рук хватает меня, а бдительный помощник начинает бить меня кулаками по спине (спасибо, что не штыком в живот). Тут появляется В.И. Новодворская. «Бабушкин! - кричит она, и стекла окон Моссовета вздрагивают от её задорного крика. – Седыха-Бондаренко, Кузина, Цопова и Икищели я уже интернировала! Вы сейчас отправитесь к ним». 

Между тем желающих увидеть красно-коричневого депутата и даже ударить его всё пребывает. Некоторые внимательно меня разглядывают, пытаясь увидеть воочию следы того, что я стал красно-коричневым. Трудно сказать, чем бы всё закончилось, если бы меня не освободил Лев Сергеевич Шимаев.

 В дальнейшем жизнь сложилась так, что многие мои друзья – Борщев, Пономарев и другие – оказались из числа тех, кто находился в те дни на стороне путчиста Ельцина. Поэтому то, что случилось лично со мной, я воспринимаю с известной долей юмора. А вот с гибелью ни в чём не повинных людей я смириться не могу.

Году эдак в 2009 я спросил Валерию Ильиничну, как она относится к тем событиям. Она сказала, что жалеет о том, что случилось, и о своих действиях. Я воспринял её слова, как извинение, и сказал, что я на неё за это не обижаюсь…

Я покидаю улицу Тверскую, превращённую сторонниками Ельцина в лабиринт пикетов и баррикад (основным строительным материалом для которых стали скамейки и двери подъездов), и отправляюсь домой.

Утром 4 октября я решаю посетить Патриарха, считая, что в моей стране есть 2 человека, способные предотвратить повторение Останкина в другом месте – председатель Конституционного Суда России Валентин Зорькин и патриарх МП РПЦ Алексий Второй.

Приезжаю на станцию метро Кропоткинская, иду к резиденции патриарха на Чистом переулке. Буквально через несколько минут меня принимает секретарь патриарха отец Александр.  Увы, патриарх не может меня принять: у него предынфарктное состояние. Рассказываю отцу Александру о событиях в Останкино.  Он обещает сообщить об этом патриарху, когда тот поправится.

Если бы я знал о том, что произойдет через несколько часов, то вряд ли бы отец Александр смог меня остановить, и я бы обязательно прорвался к патриарху.

 Решаю идти к Белому Дому и, в случае применения силы, принять участие в его защите.

Пассажирский транспорт по Садовому кольцу не ходит. Быстрым шагом дохожу до Арбата и поворачиваю в сторону бывшего здания СЭВ, которое в 1990 году было передано разросшейся московской мэрии.

Всюду стоят милицейские кордоны, однако по депутатскому удостоверению меня пропускают. На очередном кордоне двое офицеров узнают не просто удостоверение, а узнают меня.  Оказывается, самым надежным милиционерам роздан список самых ненадежных депутатов. 

От Дома Советов уже слышны автоматные очереди, стрекот пулеметов, уханье пушек. Время от времени доносятся человеческие крики: то кричат раненные и умирающие, то раздаются радостные крики молодежи, собравшейся около расстреливаемого Белого Дома со стороны Киевского вокзала и приветствующей каждый выстрел по Российскому Парламенту.  Позже мне рассказали, что это были молодые торговцы из палаток, расплодившихся около Киевского вокзала. Тогда им казалось, что это их власть стреляет по мятежникам.  Забегая вперед, могу сказать, что те из них, с кем мне довелось общаться, в дальнейшем поняли свое заблуждение.  Увы, слишком поздно.

   Меня завели на мост на пересечении Нового Арбата и Садового кольца, после чего положили лицом на землю. Вскоре компанию мне составили другие граждане, которые пытались пройти к Белому Дому.  И через час нас набралось уже человек 10. Настроение нерадостное, так как до нас доносится живое обсуждение о том, надо ли нас шлепнуть здесь или все-таки вести в СИЗО. Затем обсуждение затухает, те, кто нас задержали, получают указание, чтобы с группами задержанных, среди которых есть депутаты, ничего не случилось.

Между тем, мне впервые так близко, можно сказать, вплотную, удается изучить жизнь, которая кипит у наших ног.  Вот ползут какие-то жуки, затем мне в нос пытаются заползти муравьи, затем какое-то несознательное насекомое пытается обосноваться в моих волосах. А шевелиться-то нельзя, милиционеры настроены решительно и громко комментируют все, что происходит под стенами Белого Дома.

Наконец, в нашей судьбе наступает приятная определенность. На нас надевают наручники, сажают в автозак и везут в СИЗО № 3.

Как раз за 4 дня до этого я проверял данное СИЗО, как председатель Межведомственной комиссии Моссовета по делам спецучреждений. Начальник СИЗО Дмитриев Евгений Николаевич встречает меня удивленным взглядом: мол, как так, Андрей Владимирович, Вы же только что нас проверяли!

Впрочем, отношение   к задержанным доброжелательное.  Практически через 3 часа все задержанные, дав объяснения, покидают стены СИЗО.

Я до сих пор не знаю: благодарить или ругать мне тех, кто задержал меня в этот день. Не исключено, что не задержи они меня на подступах к Дому Советов, и я бы стал одним их тех, кто погиб в тот день.

 Что было потом?

Так как депутатские полномочия мы утратили не сразу, а только к 7-8 октября, нами была предпринята попытка проведения депутатского расследования. Мы посещали морги, куда доставлялись погибшие. К нам обращались родственники тех, кто предположительно погиб, и мы пытались им помочь. Помню, как пятерых предположительно погибших мы нашли среди задержанных и добились их освобождения.

Через несколько дней после 4 октября были освобождены мои коллегии по фракции «Законность и народовластие», интернированные в здании Моссовета.

Ю.М. Лужков получил власть, которую до него не имел ни один градоначальник. Срок ожидания в очереди на жилье возрос с 9 до 19 лет.  Однако будем справедливы: мстить своим политическим противникам Ю.М. Лужков не стал. Более того – возможно, памятуя о своих сражениях с депутатами Моссовета, Лужков стал проводить в Москве относительно последовательную социальную политику.

Число городских депутатов уменьшилось с 450 до 35.

 Ни один человек, ответственный за расстрел мирных граждан, ответственности не понес.

Председатель Моссовета Гончар Н.Н. стал депутатом Государственной Думы.

Многие их тех, кто поддержал Ельцина в тот день, потом не раз и не два проклинали и этот день, и собственную глупость.

 Ну а я стал правозащитником.